если я однажды полюблю чел-ка, даже если взять подругу, то несмотря на всю дрянь у меня все равно останется тепло к ее особе. да, вот так и сейчас. совершенно случайно попались на глаза записи бывшей подруги, которая насквозь пропитана ложью и непонятными соображениями насчет меня. но все равно мне интересно, как у нее дела и как она себя чувствует. нет, это не " ты слишком добрая, белла". совершенно нет. непонятное другое

не слабая
а просто ленивая

детство с литературой у меня никак не ассоциируется. первое и яркое что в моих воспоминаниях это танцы и музыка. вот так дружно мы с папой распевали наутилуса и газманова, когда шли на остановку встречать маму. мои непонятные выкрутасы перед зеркалом под джексона с ломаным русско-англ произношением. да и будни детского сада постоянно проходили под хоровое пение, ламбаду у ёлки и различные праздники-утренники. да. от литературы я была далека. мне её читали, навязывали, дарили необычные книжки. но вот истинный интерес к переплёту появился совсем недавно. как и многие детям я любила лишь обложку и смотреть на необычно-красивые цифры перелистывая страницы. как говорят родители с горем пополам училась я читать по книге Михалкова. "детские сказки" она называлась. эта огромнейшая книга до сих пор лежит где-то в "домашнем музее" вся измулёванная пастой и с печаткой в виде льва на каждой странице. но была и еще одна книга. на протяжении многих вечеров папа мне искал большой мягкий журнал под названием "парус" . это советский всесоюзный молодёжный переплёт, публикующий художественные рассказы как начинающих советских, так и всемирно известных зарубежных авторов. как сейчас помню, поиск начинался каждый раз с одного и того же шкафа, а заканчивалось все одинаково- я засыпала под какой то рассказ у папы на плече. знала бы я сейчас, спустя ~15 лет, что перечитав этот рассказ я буду в смятении и желании перечитать еще раз хотя бы парочку последних глав. насколько сильно и совершенно по другому произведет на меня часовой и совсем немонотонный рассказ. это был всем известный "маленький принц". накануне я решила перечитать эту чудо-сказку перед сном. но после было как раз таки и не до сна. я думаю многим читали ее в разном возрасте, но мимо нее не проходили дети 90-х уж точно. что уж там и говорить, но это одно из самых милых и добрых произведений. каждому своё в в своё же время, тут и нечего спорить. уже скорее хочется чтобы племянница Соня подросла и я ей вслух читала бы этот рассказ из того самого "паруса". а вообще. я хотела просто вставить сюда несколько цитат. а получилось иначе. но как говорил маленкий принц - "самое главное - то, чего не увидишь глазами."

Есть такое твердое правило, – сказал мне позднее Маленький принц. – Встал поутру, умылся, привел себя в порядок – и сразу же приведи в порядок свою планету.
***

Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил.
***

Взрослые никогда ничего не понимают сами, а для детей очень утомительно без конца им все объяснять и растолковывать.
***

- Ты посмотришь ночью на небо, а ведь там будет такая звезда, где я живу, где я смеюсь, - и ты услышишь, что все звезды смеются. У тебя будут звезды, которые умеют смеяться!


и кому хочется перечитать: www.seamania.ru/

прочитала

июль
1. Слушай песню ветра (Мураками) - хорошо
2. Чтец (Бернхард Шлинк) - отлично
3. Любовь живет три года (Бегбедер) - не айс

запись создана: 17.07.2010 в 22:49

вива испания!

ну и ладно, что ты меня первой завозишь

добавил

эту фотокарточку делала моя подруга. пока я жевала

добавила

я вот услышала то аудио, что заставило меня перекрыть все окна и найти те самые заветные строки и окунуться в лето прошлого года на полу моей комнаты. когда я читала-читала-читала взахлеб тот самый роман, что сейчас на меня произведет такие чувства, которые просто раскроют меня и я расплачусь от нежности слов главного героя. прочитав впервые, я закрыла книгу. расстроившись лишь от того, что она закончилась. сейчас же я перечитываю эти краткие строки, короткий слог и понимаю, насколько все засело в глубине. насколько серьезна эта книга и так иногда непонятна мне. я просто расстроилась до глубины души. я осознаю многие чувства впервые благодаря книгам. и дважды это восприятие не повторится. а я все читаю и перечитываю эти строки, чтобы пережить этот взрыв внутри глотки, боль которого начинается там слева в желудке. и как начинающий актер на вступительном я кричу слова "Пат!!!! Пат!!!!" и как в книге она мне не отвечает.

...как ветер который куда-то уносит.

------------------

Я опять включил приемник, и сперва тихо, а потом все громче и полнее
зазвучали в комнате скрипки и флейты и приглушенные арпеджио цимбал.
-- Хорошо, -- сказала Пат. -- Как ветер. Как ветер, который куда-то
уносит.
Это был вечерний концерт из ресторана в одном из парков Будапешта.
Сквозь звуки музыки иногда слышны были голоса сидевших за столиками, время
от времени раздавался звонкий, веселый возглас. Можно было себе представить,
что там, на острове Маргариты, сейчас каштаны уже покрыты первой листвой,
которая бледно мерцает в лунном свете и колеблется, словно от ветра скрипок.
Может быть, там теперь теплый вечер и люди сидят на воздухе -- и перед ними
стаканы с желтым венгерским вином, бегают кельнеры в белых куртках, и цыгане
играют; а потом в зеленых весенних сумерках, утомленный, идешь домой; а
здесь лежит Пат и улыбается, и она уже никогда не выйдет из этой комнаты и
никогда больше не встанет с этой постели.

x x x



Потом внезапно все пошло очень быстро. На любимом лице таяла живая
ткань тела. Скулы выступили, и на висках просвечивали кости. Руки стали
тонкими, как у ребенка, ребра выпирали под кожей, и жар все чаще сотрясал
исхудавшее тело. Сестра приносила кислородные подушки, и врач заходил каждый
час.
Однажды к концу дня температура необъяснимо стремительно упала. Пат
пришла в себя и долго смотрела на меня.
-- Дай мне зеркало, -- прошептала она.
-- Зачем тебе зеркало? -- спросил я. -- Отдохни, Пат. Я думаю, что
теперь уже пойдет на поправку. У тебя почти нет жара.
-- Нет, -- прошептала она своим надломленным, словно перегоревшим
голосом. -- Дай мне зеркало.
Я обошел кровать, снял со стены зеркало и уронил его. Оно разбилось.
-- Прости, пожалуйста, -- проговорил я. -- Экой я увалень. Вот упало --
и вдребезги.
-- У меня в сумочке есть еще одно, Робби.
Это было маленькое зеркальце из хромированного никеля. Я мазнул по нему
рукой, чтоб заслепить хоть немного, и подал Пат. Она с трудом протерла его и
напряженно разглядывала себя.
-- Ты должен уехать, милый, -- прошептала она.
-- Почему? Разве ты меня больше не любишь?
Ты не должен больше смотреть на меня. Ведь это уже не я.
Я отнял у нее зеркальце:
-- Эти металлические штуки ни к черту не годятся. Посмотри, как я в нем
выгляжу. Бледный и тощий. А ведь я-то загорелый крепыш. Эта штука вся
сморщенная.
-- Ты должен помнить меня другой, -- шептала она. -- Уезжай, милый. Я
уж сама справлюсь с этим.
Я успокоил ее. Она снова потребовала зеркальце и свою сумочку. Потом
стала пудриться, -- бледное истощенное лицо, потрескавшиеся губы, глубокие
коричневые впадины у глаз. -- Вот хоть немного, милый, -- сказала она и
попыталась улыбнуться. -- Ты не должен видеть меня некрасивой.
-- Ты можешь делать все, что хочешь, -- сказал я. -- Ты никогда не
будешь некрасивой. Для меня ты самая красивая женщина, которую я когда-либо
видел.
Я отнял у нее зеркальце и пудреницу и осторожно положил обе руки ей под
голову. Несколько минут спустя она беспокойно задвигалась.
-- Что с тобой, Пат? -- спросил я.
-- Слишком громко тикают, -- прошептала она.
-- Мои часы?
Она кивнула:
-- Они так грохочут.
Я снял часы с руки.
Она испуганно посмотрела на секундную стрелку.
-- Убери их.
Я швырнул часы об стенку:
-- Вот, теперь они больше не будут тикать. Теперь время остановилось.
Мы его разорвали пополам. Теперь существуем только мы вдвоем. Только мы
вдвоем -- ты и я -- и больше нет никого.
Она поглядела на меня. Глаза были очень большими.
-- Милый, -- прошептала она.
Я не мог вынести ее взгляд. Он возникал где-то далеко и пронизывал
меня, устремленный в неведомое.
-- Дружище, -- бормотал я. -- Мой любимый, храбрый старый дружище.

x x x



Она умерла в последний час ночи, еще до того, как начался рассвет. Она
умирала трудно и мучительно, и никто не мог ей помочь. Она крепко сжимала
мою руку, но уже не узнавала меня.
Кто-то когда-то сказал:
-- Она умерла.
-- Нет, -- возразил я. -- Она еще не умерла. Она еще крепко держит мою
руку.
Свет. Невыносимо яркий свет. Люди. Врач. Я медленно разжимаю пальцы. И
ее рука падает. Кровь. Искаженное удушьем лицо. Страдальчески застывшие
глаза. Коричневые шелковистые волосы.
-- Пат, -- говорю я. -- Пат!
И впервые она не отвечает мне.